Центурия - Страница 7

Центуриону пришло на ум, что возможно, Солоний был прав, предлагая не сдерживать легионеров. Солдаты заслуживали отдыха, наград и трофеев. Но центурион ни на минуту не забывал, где они находятся. Священная, призвавшая их на помощь земля не потерпела бы грабежей и насилий. Что простительно обычным наемникам - не к лицу преторианской гвардии... Центурион подумал, что отчасти лукавит перед самим собой. Он рассуждал столь благородным образом по причине того, что сам в далеком детстве насмотрелся на озверевших от крови испанцев, пьяных и горланящих, врывающихся в жилища, глумящихся над женщинами, ломающих все, что не под силу унести с собой. Обагренная кровью и пожарищами страничка не забылась, хотя время и сгладило однозначность восприятия, превратив пережитое в спутанный клубок сомнений. Насилию центурион противился, насилие презирал, но и необходимость его принимал, сознавая, что насилие - это всего лишь часть целого и естественного. И если нормально, что лев перегрызает горло антилопе, то незачем удивляться тому, что творит воин, врываясь с мечом в ряды дерущегося неприятеля. Правитель, отказывающийся от насилия, достоин золотых слов в истории, но в той же истории таковых не найти, потому что отказавшиеся от зубов и мускулов живут недолго. Они - камень преткновения, о который спотыкается мир, - и потому камень этот беспощадно удаляется. Сражаться - более, чем естественно. Это будни человека, его второе дыхание. И, наказанное войной, вконец обескровленное, человечество долее жаждет мира. А излишнее великодушие порождает смуту, пьянит головы хуже самого крепкого вина. И тем большего презрения заслуживал местное население, не сумевшее оценить благородного поведения центуриона, его попыток удержать оптионов в рамках дозволенного.

- Как видишь, они даже не способны целенаправленно изъясняться, процедил центурион. - Разве это не свидетельствует о потере человеческого облика? И почему мы решили, что он старейшина?

- Так предположил Солоний. Это самой большой дом в селении, и человек, судя по всему, в нем живет. А что касается человеческого облика, то... Они напуганы - только и всего. Чудовища могут вернуться, и сейчас они думают только об этом.

- Кажется, им наглядно показано, чего стоят их хозяева. Почему бы им не выпрямить спины и не взяться за оружие?

- На это тоже есть одна веская причина. Они не воины.

- Они рабы, и в этом вся штука! - центурион вспыхнул. - Рабы всегда перед кем-нибудь пресмыкаются. В этом их суть. И именно по этой причине им никогда не разогнуть своих согбенных спин.

- Тогда отчего они не пресмыкаются перед нами?

Центурион стиснул челюсти. Спор был нелеп и непонятен. Еще более нелепым был предмет спора. Впрочем, они и не спорили. Военачальник изливал избыток желчи, Фаст привычно отражал его словесные атаки. Советнику хотелось быть объективным - только и всего.

- Зачем же им пресмыкаться перед нами? Мы - пришлые, а они... Они хранят преданность старым хозяевам.

- Это можно назвать и другим словом. Например, верностью.

- Рабская преданность - и ничего больше! - запальчиво возразил центурион.

- Хорошо. Но если они преданы из чувства страха, стало быть, нас они не боятся. Ты это имеешь в виду?

- Я сказал то, что я сказал! Они - рабы, и этим все объяснено. Они не способны понять язык жестов, не понимают снисхождения и при всем при том со спокойствием взирают, как панцирные твари топчут их землю. Как можно относиться к тем, кто продает свою страну, своих богов, самих себя?!

- Если они спасают свою жизнь, можно ли рассудить, что они предают самих себя?

Центурион скрежетнул зубами. Философия не являлась его стихией. Техника владения мечом, стратегия и тактика - в этом он что-то понимал, в этом был силен. Яд же, таящийся в словах, змеиная гибкость фраз зачастую вызывали у него мутную головную боль. Словесные хитросплетения заводили в тупик без всякой надежды выпутаться. Но он не стыдился этого. Ораторы, политики, земледельцы - каждый на этой земле занимался своим делом - тем самым, ради которого был рожден. И постичь все за одну-единственную жизнь, овладеть всеми мирскими профессиями было изначально невозможно. Этот разговор он однако поддерживал по собственной инициативе. Значит был в том какой-то интерес, а возможно, в нем говорило элементарное мальчишеское упрямство. Последнее слово хотелось оставить за собой. Советник же такой возможности не давал.

- Спасение самого себя - это не спасение жизни, - медленно и, как ему казалось, рассудительно вымолвил он. - Это защита своей славы, своей чести.

- А если нет ни того, ни другого?

- Значит, и то и другое следует заработать. Трудом, подвигами, чем угодно.

- Но для этого надо сначала сохранить жизнь.

- Чем они и занимаются от рождения и до конца своих дней! - центурион фыркнул. - Пойми, Фаст, в этом и кроется главное отличие раба от свободного гражданина. Первый спасает жизнь всеми доступными ему средствами, последний всегда посвящает чему-либо.

- Хорошо. Тогда объясни, что делать вчерашнему воину и сегодняшнему пленнику? Правом победителя он ведь тоже превращен в раба?

Центурион задохнулся от гнева. Фаст попросту издевался над ним!..

- Я не понимаю, к чему ты клонишь!

- Тогда прекратим на этом, - советник успокаивающе коснулся его руки. - Лучше поговорим о том, что ты намерен предпринять дальше.

- Дальше? - центурион недоверчиво взглянул на собеседника. - Ты спрашиваешь об этом у меня?

- Будет лучше, если о твоих планах узнают хотя бы оптионы. Безусловно - кое о чем они догадываются, но догадки еще не знание.